Цель аскетизма и обязанность подвига. По иеросхимонаху Иерониму (Соломенцову) и монаху Клименту (Леонтьеву)

Цель аскетизма

«Аскисис (или аския), греческое слово, значит всякого рода упражнение (упражнение атлетов, например, или в другом ремесле). Поэтому и упражнение в духовной, религиозной жизни, подвижничество. Можно выразиться так: человек посредством постоянных телесных и душевных упражнений подвигается, старается постепенно приблизиться к религиозному своему идеалу. Это в известной мере доступно и мiрянам», — говорит Константин Леонтьев (монах Климент).

Отец Иероним учил, что не одежда и пострижение делают человека истинным монахом, но чистая душа пред Богом и умерщвление своих страстей.

По своему идеалу монашество и называется чином равноангельским. Как ангелы безплотные ни о чем не пекутся, а только непрестанно славословят Бога, так и монахи, ограничивая потребности своей плоти лишь самым необходимым, находятся в непрестанной молитве. Ангелы не имеют своей воли, но все исполняют единую волю Божию, повинуясь друг другу по иерархической лестнице — низшие высшим. Монахи тоже не имеют своей воли. «И на небе нет и не будет равенства», — говорит Леонтьев, подчеркивая этим строгую необходимость послушания начальствующим не только в монастыре, но и в гражданском обществе для соблюдения спасительного, установленного Богом порядка.

Однажды ученики Христовы — апостолы, слушая строгое учение о браке, сказали: «Если такова обязанность человека к жене, то лучше не жениться» (Мф. 19, 10). На это Христос ответил: «Не все вмещают слово сие, но кому дано. Кто может вместить, да вместит» (Мф. 19, 11—12). Иными словами, не все желающие могут быть монахами, но кому дано от Бога. Это особый дар Божий только некоторым людям.

Леонтьев пишет: «Конечно, не все, а только очень незначительная часть христиан может посвящать себя иноческой жизни, и в самое благоприятное для монашества время монахов бывало немного сравнительно с мiрянами. Но последовательность здесь, как известно, та, которая выражена Спасителем в ответе богатому юноше, желавшему спастись: “Если же хочешь совершен быти, то раздай имение свое нищим и будешь иметь сокровище на небесах, и приходи и следуй за Мною” (Мф. 19, 21).

“Заповеди Христовы, — говорит авва Дорофей, объясняя значение монашества, — даны всем христианам, и всякий христианин обязан исполнять их; они, так сказать, дань должная Царю. И кто отрекающийся давать дани Царю избег бы наказания? Но есть в мiре великие и знатные люди, которые не только дают дани Царю, но приносят Ему и дары; таковые сподобляются великой чести, великих наград и достоинств. Так и отцы: они не только сохранили заповеди, но и принесли Богу дары. Дары же сии суть: девство и нестяжание. Это не заповеди, но дары; ибо нигде не сказано в Писании: не бери жены, не имей детей. Так же и Христос, говоря: продаждь имения твоя (Мф. 19, 21), не дал этим заповеди; но когда приступил к Нему законник и сказал: Учителю благий, что сотворив живот вечный наследую, Христос отвечал: ты знаешь за­поведи: не убий, не прелюбодействуй, не укради, не лжесвидетельствуй на ближнего своего и проч. (Мф. 19, 21)… Он не сказал: продай имение твое, как бы повелевая, но советуя, ибо слова аще хощеши не суть слова повелевающего, но советующего”…»

Поэтому желающий монашества должен иметь доброе произволение стать «совершенным»; необходимо, чтобы на это была и воля Божия (кому дано). А дальше говорит Христос: «Следуй за Мною». Это значит, что одного желания быть «совершенным» недостаточно. Надо подвизаться «добрым подвигом» для достижения своего идеала, надо стать учеником Христовым, т. е. делать все, что Он повелевает, быть готовым на страдания и на смерть.

При пострижении монахи дают обеты Богу проводить жизнь в посте и молитве, девстве и целомудрии, нестяжательности и послушании. Это и есть жизнь равноангельская.

Леонтьев указывает на внешние признаки безстрастия: «Истинное, глубокое, выработанное безстрастие придает после начальной борьбы самому лицу хорошего инока особого рода выразительность и силу…» Но монаху, несовершенному еще, в период борьбы особенно свойственны все человеческие немощи, страсти и греховные наклонности. Леонтьев говорит: «Идеал останется всегда идеалом». И каждый приближается к нему в меру своих сил и способностей. Монастырь (и вообще Церковь) можно сравнить с больницей, которая по своему идеальному назначению именуется здравницей, но там находятся одни больные, которые имеют целью быть здоровыми. Монахи и вообще все христиане призваны быть совершенными, «якоже Отец Небесный совершен есть» (Мф. 5, 48), но они не сразу избавляются от своей греховности. Поэтому Леонтьев отмечает, что ошибочно думать, будто «монастырь есть всегда “тихая пристань” для нашего внутреннего мира. В монастыре или в пустыне ищут, правда, спокойствия, но какого? Спокойствия христианской совести, сознавшей свои прежние проступки или испуганной еще при самом вступлении в жизнь водоворотом страстей, обманов, огорчений, водоворотом, который кипит и клокочет вокруг каждого человека со дня его вступления в эту горькую жизнь земную!

В обители многолюдной, но стройной, дисциплинированной разумно и добросовестно, в скиту лесном с тремя­-четырьмя товарищами, в хижине — старец вдвоем с покорным послушником или молодой послушник вдвоем с любимым старцем-­повелителем — везде монахи ищут забвения мiра и его борьбы, его горя и его наслаждений; но лишь для того, чтобы, отдохнувши ненадолго, начать новую, иного рода внутреннюю борьбу — для того, чтобы узнать новые горести крайне жгучие и новые радости, новые наслаждения, которых и не понять, пока их не испытаешь!..

Что за наслаждение отдать все свои познания, свою образованность, свое самолюбие, свою гордую раздражительность в распоряжение какому­нибудь простому, но опытному и честному старцу? Знаешь ли, сколько христианской воли нужно, чтобы убить в себе другую волю, светскую волю?..»

Но «и в обителях, и в пустыне человек не может достичь полного спокойствия», как подчеркивает Леонтьев.

Отец Иероним разъясняет эту мысль: «Вам известно, что Бог ведет ко спасению каждую душу верную, как Он Сам один то ведает, а потому и восходящие к совершенству не могут видеть своего совершенства и от того часто мучаются сомнением о своем спасении. А вы думаете, что победившие страсти живут в покое и не имеют скорбей — поверьте, что они более нашего скорбят, ибо состраждут страждущим, с плачущими они плачут. На днях один схимник открыл мне подобное сему сочувствие свое к пострадавшим, говорил: “Когда прошел слух о погибели русского парохода со многими людьми, тогда тяжкая скорбь поразила мое сердце и я два дня плакал и рыдал неутешно, как будто о погибели родных моих”. Видите ли, как благодать делает нас не просто родными, а родными, искренне и крепко любящими друг друга, и даже за врагов заставляет плакать и просить у Бога спасения им. Но не думайте, что я достиг такого состояния, но от опытных слышал о сем и пишу вам для духовного утешения, а вы хоть один раз воздохните о мне ко Господу, ибо я имею великую нужду в молитвах других».

Таким образом, великий старец сам не только не замечает своего совершенства, но еще и в помощи других нуждается.

Приобретение внутреннего благодатного мира после очищения от страстей и соприкосновения с Богом в молитве видим в примерах подвижников. И отца Макария, как говорят знавшие его, ничто не могло возмутить, даже если бы Святая Гора с грохотом валилась в море. Отец Иероним всегда был покоен и невозмутим.

Полная преданность в волю Божию, умиротворение духа — это уже начало вечного блаженства, по слову Божию: «Царство Божие внутрь вас есть» (Лк. 17, 21). «Действительно, жизнь монашеская есть многоскорбная, — говорил своим чадам отец Иероним, — но есть за что поскорбеть, если вспомнить вечное блаженство».

 

Обязанность подвига

Отец Иероним говорил: «Неужели вы забыли, для Кого пошли в монастырь — не для Бога ли? А когда так, то что бы ни случилось вам в монастыре претерпеть скорбное и неприятное или за что поплакать, то все это Господь примет, ибо многие скорби прилучается нам в монастыре терпеть, а в монастырь пришли мы ради Него».

Один из братий неоднократно выходил из обители, но всегда по особому о нем Промыслу Божию убеждаем был в нее возвращаться и несколько успокаивался, а потом опять смущался. В одно время, находясь в обители, стал он колебаться и смущаться помыслами оставить ее, пошел к старцу объяснить это и просить его совета. Старец высказал ему все понесенные им лишения духовных даров во время выхождения из обители и потом сказал ему: «Если ты не успокоишься и опять выйдешь, то потерпишь великие напасти, а я тебе даю свободу выходить или оставаться в обители, как хочешь». С этим он и вышел от старца.

Это было во время всенощного бдения. Брат углубился в размышления и стал со слезами просить помощи Божией, и вот вдруг его озарил необычайный свет, в коем увидел он распятого на Кресте Господа с отверстыми язвами. Он пришел в ужас от сего и услышал глас от Господа: «Видишь ли, что Я претерпел ради тебя, а ты не хочешь здесь понести и малых скорбей ради своего спасения». Брат умилился и остался в обители.

Через некоторое время после сего этот брат видел в сонном видении обитель нашу и над ней как бы на воздухе стоявшего старца, который сказал ему: «Не смущайся!»

Ради нас, по неизреченному человеколюбию Своему, терпел Господь Свои страдания и ожидает от нас, Своего создания, любви ответной.

«Земное же, доступное нам выражение любви к Богу есть любовь к Его заповедям, — говорит Леонтьев. — Кто любит Высшего, тот Ему повинуется и противу вкусов своих… Ясно, — надо поститься, надо читать и насильно и сухо молитвы, надо говеть и т. д.» Нужен подвиг самопонуждения, самоотвержения.

Любовь к Богу для лучшего понимания обычно сравнивают с любовью к человеку. Кто кого любит, тот того и распоряжения с радостью исполняет, боясь, как бы чем не огорчить любимого человека. Например, отец Макарий так любил свою мать, что не мог даже и мысли допустить о грехе, которым бы мог ее жестоко обидеть. Ему «и вспомнить об этом было даже больно». Но, чтобы удержаться, опять без подвига не обойтись.

Отец Арсений писал также, что отсечение помыслов «без призывания имени Божия» невозможно, то есть необходимо иметь внутреннюю молитву Иисусову, которая попаляет злые помыслы. Она и во время трапезы «не допустит до излишества». Это значит, что услаждение пищей, чревоугодие есть не что иное, как воздействие на наши чувства злых духов, которые не терпят внимательной молитвы. Боятся они также и обличения их пред Богом через духовника в чистой исповеди и откровении помыслов.

«Монах без брани — то же, что и мiрянин: пьет, работает, покоится. Кто не подвизается, тому откуда брань?» — говорит отец Арсений.

Монастырь, где монахи забыли свое призвание к подвигу, один человек назвал собранием благочестивых холостяков. Отец Иероним записал в своем уставе, что недостойно называться иноческим общежитием общество, в котором лишь житие и трапеза общие. Он сожалел, что многие и в монастыре сохраняют мiрское вольное обращение и не радеют о приобретении духовных дарований.

Таковым Сам Господь в святом Евангелии, которое Леонтьев называет «по духу грозным», в притче о талантах угрожает быть вверженными «во тму кромешную», где «будет плачь и скрежет зубов» (Мф. 25, 30), вместе с «неключимым» рабом, зарывшим свой талант в землю.

В притче о мудрых и неразумных девах показано, что девы неразумные, так же, как и «благочестивые холостяки», были небрачны, но этого оказалось недостаточно, чтобы войти «на брак» вместе с девами разумными, у которых были плоды добродетелей, плоды подвига духовного. Они не стяжали благодати Святого Духа, а потому и не смогли войти в благодатное Царство Господа нашего Иисуса Христа (см.: Мф. 25, 1—13).

Леонтьев пишет: «То, что называется собственно святостью, возможно при всех характерах и при всех натурах: при мягком и жестоком сердце, при веселом и при печальном нраве, при гениальном уме и при простоте, доходящей до ограниченности, при смелом и при робком характере. В этом легко можно удостовериться, просматривая жития святых в Четье Минее святителя Димитрия Ростовского».

Упоминаемый Леонтьевым Петр Мытарь, жестокосердый и немилостивый, не имевший ни единой добродетели, только раз в жизни, и то поневоле, бросил в лицо нищего хлеб и, увидев значение милостыни, изменил свою жизнь, стал умножать этот талант, и теперь он в Церкви именуется святым праведным Петром. Память его 22 сентября.

«Христианство установлено не для одних мягких, чистых или кротко-­идеальных натур: оно для всех характеров, для всех натур, для всякого воспитания… Заслуга только в вере, в покаянии и в смирении…» — отмечал Леонтьев.

«Пламенно-­искренно набожен» может быть и человек, у которого самый «отвратительный нрав», как говорит Леонтьев: «Его никто не любит, и никого у него нет на свете, кроме Бога… С Ним он беседует в храме и один в комнате своей к Нему простирает руки и плачет и говорит: “Боже, Боже мой! — я знаю, как я несносен, как я неуживчив, как я слаб и сердит; понимаю, что люди тяготятся мною, — но Ты, Господи, — Ты пощади меня, подкрепи, и утешь, и прости мне!” А людям он и не без основания противен. Быть может, он даже и лукав по природе с людьми, но с Богом нельзя ведь лукавить верующему в Него… И тут опять случается ошибка; говорят, путая понятия и слова: “Ханжа, лицемер, набожный и лукавый”. Лукавый с людьми — не значит лицемер перед Богом… Это значит только, что сила веры этого человека недостаточна для одоления силы его врожденных и приобретенных пороков… И только; а Господь на страшном и справедливом суде Своем, зная его врожденные свойства, будет, вероятно, судить его, лукавого и несносного, снисходительнее, чем многих из нас и добрых, и любезных, и искренних с людьми… Все это “таланты” и “проценты” на них… Да, “у Бога путей много!”»

«Хорошая натура есть особый дар; хорошее направление есть дело свободного избрания. Христианская вменяемость относится не к дарам натуры, а к приобретенным усилиями плодам веры и страха Божия. Это азбука христианства», — говорит Леонтьев.

Монах Арсений (Святогорский)

Источники:

Арсений (Минин), иером. Краткие мысли и заметки. // К Свету. М., 1997. Вып. 16. С. 138—147.

Иоаким (Сабельников), иером. Великая стража: Жизнь и труды блаженной памяти афонских старцев иеросхимонаха Иеронима и схиархимандрита Макария. М., 2001.

Леонтьев К. Н. Восток, Россия и славянство. М., 1996.

Леонтьев К. Н. Письмо к Н. А. Уманову от 1888 г. // Российский государственный архив литературы и искусства. Ф. 2980, оп. 1, д. 1021.